Алеф хорхе луис борхес краткое содержание. "Алеф" Хорхе Борхес. Николай Никулин. О лабиринтах рукотворных и нерукотворных

сводка графика

Борхес в 1976 году

В рассказе Борхеса, Алеф точка в пространстве, которое содержит все остальные точки. Тот, кто смотрит в него может видеть все в Вселенной со всех сторон одновременно, без искажений, перекрытия или путаницы. История прослеживает тему бесконечности найти в ряде других работ Борхеса, такие, как „ Книга песка “.

Как и во многих новеллах Борхеса, то герой является вымышленной версией автора. В начале рассказа, он оплакивает недавнюю смерть женщины, которую он любил, по имени Беатрис Витербо, и решает остановиться в доме своей семьи, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Со времени, он познает ее двоюродный брат, Карлос Аргентинский Данери, посредственный поэт с сильно преувеличенными ввиду его собственного таланта, который сделал это его пожизненные квесты, чтобы написать поэму, которая описывает каждое место на планете мучительно прекрасно подробно.

Позже в этой истории, бизнес на той же улице пытается снести дом Данери в процессе его расширения. Данери приходит в ярость, объясняя рассказчика, что он должен держать дом, чтобы закончить свою поэму, потому что подвал содержит Алеф, который он использует, чтобы написать стихотворение. Хотя теперь он считает Данери весьма безумен, рассказчик предлагает, не дожидаясь ответа, чтобы прийти домой и увидеть Алеф для себя.

Оставшись в темноте подвала, рассказчик начинает опасаться, что Данери сговорился, чтобы убить его, а потом он видит Алеф для себя:

На задней части шага вправо, я увидел небольшую радужную сферу почти невыносимого блеска. Сначала я подумал, что это возобновляемый; Затем я понял, что это движение было иллюзией, созданная головокружительным миром она ограничена. Диаметр Алеф был, вероятно, немного больше, чем на дюйм, но все пространство было там, фактическая и неизменной. Каждая вещь (лицо зеркала, давайте говорить) была бесконечными вещами, так как я отчетливо видел его со всех сторон Вселенной. Я видел кишит море; Я видел рассвет и сумерки; Я видел множество людей Америки; Я увидел серебристую паутинку в центре черной пирамиды; Я видел раздробленный лабиринт (это был Лондон); Я видел, крупный план, бесконечные глаза смотрят на себя в меня, как в зеркале; Я видел все зеркала на земле, и никто из них не отражается меня; Я видел в заднем дворе Soler-стрит той же плитки, что тридцать лет назад я видел в подъезде дома в Фрей Бентос; Я видел гроздья винограда, снег, табак, жилах металла, пара; Я видел выпуклые экваториальные пустыни и каждый из них песчинок...

Хотя шатаясь опытом видя Алеф, рассказчик делает вид, не видел ничего для того, чтобы отомстить Данери, которого он не любит, давая Данери повод сомневаться в его собственное здравомыслие. Рассказчик говорит Данери, что он слишком долго жил среди шума и суеты города и провел слишком много времени в темноте и замкнутом пространстве своего погреба, и уверяет его, что он действительно нуждается в широко открытые пространства и свежий воздух сельской местности, и это обеспечит ему истинное душевное спокойствие, что он должен закончить свою поэму. Затем он берет свой отпуск Данери и выходит из дома.

В послесловии к истории, Борхес объясняет, что дом Данери был в конечном счете разрушен, но сам Данери занял второе место в аргентинской национальной премии в области литературы . Он также утверждает свою убежденность в том, что Алеф в доме Данрайте не был единственным, который существует, на основе доклада, он обнаружил, написанный «Капитан Бертоном» (Ричард Фрэнсис Бертон) , когда он был британский консулом в Бразилии , описывающая мечеть Амр в Каире , в рамках которого, как говорят, каменный столб , который содержит всю вселенную; хотя это Алеф не виден, говорят, что те, кто положил их ухо к столбу можно услышать непрерывный гул, который символизирует все одновременные звуки вселенной слышали в любой момент времени.

Фон

Алеф или Алеф ( א ), является первой буквой еврейского алфавита , а число 1 на иврите. Его эзотерический смысл в иудейских каббалах, как обозначен в богословском трактате

Борхес Хорхе Луис

ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС

Эстеле Канто

О God, I could be bounded in a nutshel and count myself a King of infinite space1

Гамлет, II, 2

But they will teach us that Eternity is the Standing still of the Present Time, a Nunc-stans {as theSchools call it); which neither they, nor any else understand, no more than they would a Hic-stans for an Infinite greatnesse of Place...2

Левиафан IV, 46

В то знойное февральское утро, когда умерла Беатрис Витербо? после величавой агонии, ни на миг не унизившейся до сентиментальности или страха, ? я заметил, что на металлических рекламных щитах на площади Конституции появилась новая реклама легких сигарет; мне стало грустно? я понял, что неугомонный, обширный мир уже отделился от нее и что эта перемена лишь первая в бесконечном ряду. Мир будет изменяться, но я не изменюсь, подумают я с меланхолическим тщеславием; я знаю, что моя тщетная преданность порой ее раздражала; теперь, когда она мертва, я могу посвятить себя ее памяти без надежды, но и без унижения. Я вспомнил, что тридцатого апреля день ее рождения; посетить в этот день дом на улице Гарая, чтобы приветствовать ее отца и Карлоса Архентино Данери, ее кузена, будет вежливо, благовоспитанно и, пожалуй, необходимо. Опять я буду ждать в полутьме маленькой заставленной гостиной, опять буду изучать подробности многочисленных ее фотографий. Беатрис Витербо в профиль, цветное фото, Беатрис в маске, на карнавале в 1921 году, Беатрис в день первого причастия, Беатрис в день ее свадьбы с Роберто Александри; Беатрис вскоре после развода, на завтраке в конном клубе; Беатрис в Кильмесе с Делией Сан-Марко Порсель и Карлосом Архентино; Беатрис с пекинесом, подаренным ей Вильегасом Аэдо; Беатрис анфас и в три четверти, улыбающаяся, подпирающая рукою подбородок... Мне уже не придется, как в прежние времена, в оправдание своего присутствия преподносить недорогие книги? книги, страницы которых я в конце концов догадался заранее разрезывать, чтобы много месяцев спустя не убеждаться, что никто их не касался.

Беатрис Витербо умерла в 1929 году, и с тех пор я ни разу не пропускал тридцатое апреля, неизменно навещая ее родных. Приходил обычно в четверть восьмого и сидел минут двадцать пять; с каждым годом я являлся чуть позже и засиживался подольше; в 1933 году мне помог ливень?меня пригласили к столу. Я, естественно, не пренебрег этим прецедентом?в 1934 году явился уже после восьми с тортом из Санта-Фе и, само собой, остался ужинать. Так, в эти наполненные меланхолией и тщетным любовным томлением дни годовщин я постепенно выслушивал все более доверительные признания Карлоса Архентино Данери.

Беатрис была высокого роста, хрупкая, чуть-чуть сутулящаяся: в ее походке (если тут уместен оксиморон) была какая-то грациозная неуклюжесть, источник очарования. Карлос Архентино? румяный, тучный, седеющий господин с тонкими чертами лица. Он занимает маленькую должность в захудалой библиотеке на южной окраине города; характер у него властный, но в то же время не деятельный? до самого недавнего времени он вечерами и в праздники был рад не выходить из дому. Пройдя через два поколения, у него сохранились итальянское "с" и чрезмерная итальянская жестикуляция. Ум его находится в постоянном возбуждении, страстном, подвижном и совершенно бестолковом. Вас засыпают никчемными аналогиями и праздными сомнениями. У него (как у Беатрис) красивые, крупные руки с тонкими пальцами. Несколько месяцев он был одержим поэзией Поля Фора? не столько из-за его баллад, сколько из-за идеи о незапятнанной славе. "Он? король французских поэтов, ? напыщенно повторял Карлос Архентино. ? И не думай его критиковать, самая ядовитая из твоих стрел его даже не заденет".

Тридцатого апреля 1941 года я позволил себе прибавить к торту бутылку отечественного коньяку. Карлос Архентино отведал его, нашел недурным и после нескольких рюмок повел речь в защиту современного человека.

Я так и вижу его, ? говорил он с не вполне понятной горячностью, ? в его кабинете в этой, я сказал бы, сторожевой башне города, в окружении телефонов, телеграфных аппаратов, фонографов, радиотелефонов, киноаппаратов, проектов, словарей, расписаний, проспектов, бюллетеней...

И он заявил, что человеку, всем этим оснащенному, незачем путешествовать, ? наш XX век, дескать, перевернул притчу о Магомете н горе, ныне все горы сами сходятся к современному Магомету.

Мне его мысли показались настолько нелепыми, а изложение настолько высокопарным, что я тотчас подумал о писательстве и спросил, почему он все это не напишет. Как и можно было ожидать, он ответил, что уже пишет: эти мысли и другие, не менее оригинальные, изложены в "Начальной Песне", "Вступительной Песне" или попросту "Песне-Прологе" поэмы, над которой он работает много лет, без, знаете ли, рекламы, без оглушительного треска, неизменно опираясь на два посоха, имя коим труд и уединение. Вначале он широко открывает двери воображению, затем шлифует. Поэма называется "Земля", и это, ни много ни мало, описание нашей планеты, в котором, разумеется, нет недостатка и в ярких отступлениях, н в смелых инвективах.

Я попросил его прочитать мне отрывок из поэмы, пусть небольшой. Он выдвинул ящик письменного стола, вынул объемистую стопку листов со штампом "Библиотека Хуана Крисостомо Лафинура" и самодовольным звучным голосом прочел: Подобно греку, я народы зрел и страны, Труды и дни прошел, изведал грязь и амбру; Не приукрасив дел, не подменив имен, Пишу я свой вояж, но... autour de та chanibre 3.

Эта строфа интересна во многих смыслах, ? изрек он. ? Первый стих должен снискать одобрение профессора, академика, эллиниста? пусть и не скороспелых эрудитов, составляющих, правда, изрядную часть общества; второй? это переход от Гомера к Гесиоду (на фронтоне воздвигаемого здания воздается между строк дань отцу дидактической поэзии), не без попытки обновить прием, ведущий свою генеалогию от Писания? сиречь перечисление, накопление или нагромождение; третий стих? идет он от барокко, декаданса или от чистого и беззаветного культа формы? ? состоит из двух полустиший-близнецов; четвертый, откровенно двуязычный, обеспечит мне безусловную поддержку всех, кто чувствует непринужденную игру шуточного слога. Уж не буду говорить о рифмах и о кругозоре, который позволил мне? причем без педантства! ? собрать в четырех стихах три ученые аллюзии, охватывающие тридцать веков, насыщенных литературой: первая аллюзия на "Одиссею", вторая на "Труды и дни", третья на бессмертную безделку, которою мы обязаны досугам славного савояра... И кому же, как не мне, знать, что современное искусство нуждается в бальзаме смеха, в scherzo 4. Решительно, тут слово имеет Гольдони!

Он прочел мне многие другие строфы, также получившие его одобрение и снабженные пространными комментариями. Ничего примечательного в них не было, они даже показались мне не намного хуже первой. В его писаниях сочетались прилежание, нетребовательность и случай; достоинства же, которые Данери в них находил, были вторичным продуктом. Я понял, что труд поэта часто обращен не на самую поэзию, но на изобретение доказательств, что его поэзия превосходна; естественно, эта последующая работа представляла творение иным в его глазах, но не в глазах других. Устная речь Данери была экстравагантной, но его беспомощность в стихосложении помешала ему, кроме считанных случаев, внести эту экстравагантность в поэму. 5

Пауло Коэльо

О Мария, зачатая без греха, моли Бога о нас.

Некоторый человек высокого рода отправлялся в дальнюю страну, чтобы получить себе царство

и возвратиться.

Ж., заставляющему идти вперед,

Святому Иакову, дающему мне защиту,

Хиляль, сказавшей слова прощения

в новосибирской церкви.

В диаметре Алеф имел два-три сантиметра, но было

в нем все пространство вселенной в натуральную

величину. И каждый предмет (к примеру, зеркало)

которые я ясно видел со всех точек мира.

Хорхе Луис Борхес.Алеф

Ты знаешь все, а я – слепец,

Но верю: жил я все ж не зря,

И знаю: в вечности, Судья,

Нам повстречаться наконец!

Оскар Уайльд. Истинное знание

ЦАРЬ СВОЕГО ЦАРСТВА

О нет, только не ритуалы!

Неужели снова придется призывать невидимые силы явить себя в видимом мире? Как это связано с реальностью, в которой мы живем? Молодежь после университета не может найти работу. Старики, получающие пенсию, едва сводят концы с концами. Остальным некогда мечтать: они с утра до вечера работают, чтобы прокормить семью и дать детям образование, – пытаясь противостоять тому, что принято называть суровой действительностью.

Мир никогда еще не был так разобщен: всюду религиозные войны, геноцид, пренебрежение к окружающей среде, экономический кризис, нищета, отчаяние. И каждый ждет, что проблемы человечества и его собственные разрешатся сами собой. Но по мере того, как мы продвигаемся вперед, проблемы лишь усугубляются.

Так имеет ли смысл возвращаться к духовным установлениям давнего прошлого, столь далеким от вызовов сегодняшнего дня?

* * *

Вместе с Ж., которого я называю моим Учителем, хотя в последнее время все чаще сомневаюсь, так ли это, мы направляемся к священному дубу, который вот уже четыреста лет равнодушно взирает на людские горести; его единственная забота – сбрасывать листву к зиме и снова зеленеть весной.

Писать об отношениях с Ж., моим наставником в Традиции, непросто. Не одну дюжину блокнотов заполнил я записями наших бесед. Со времени нашей первой встречи в Амстердаме в 1982 году я уже раз сто обретал понимание, как следует жить, и столько же раз его терял. Когда узнаю от Ж. что-то новое, мне всякий раз кажется, что остался один шаг до вершины, одна буква до конца книги, одна нота, чтобы зазвучала симфония. Однако воодушевление постепенно проходит. Что-то остается в памяти, но большинство упражнений, практик и новых знаний словно проваливается в черную дыру. Или мне так только кажется.

* * *

Земля мокрая, и кроссовки, тщательно вымытые накануне, как бы аккуратно я ни шел, снова будут заляпаны грязью. Поиски мудрости, душевного покоя и осознания реалий видимого и невидимого миров давно стали рутиной, а результата все нет. Я начал постигать тайны магии в двадцать два года; с тех пор мне довелось пройти немало дорог, пролегавших вдоль края пропасти, мне довелось падать и подниматься, отчаиваться и снова устремляться вперед. Я полагал, что к пятидесяти девяти годам смогу приблизиться к раю и абсолютному покою, которые мнились мне в улыбке буддистских монахов.

Но на самом деле я как никогда далек от вожделенной цели. Покоя я не познал; душу мою время от времени терзают внутренние противоречия, и эти терзания могут длиться месяцами. Порой мне и вправду открывается магическая реальность, но не долее, чем на мгновение. Этого вполне достаточно, чтобы убедиться, что другой мир существует – и чтобы преисполниться печали оттого, что я не могу вобрать в себя это обретенное знание.

Но вот мы пришли.

После ритуала нам предстоит серьезный разговор, а сейчас мы оба стоим, приложив ладони к стволу этого священного дуба.

* * *

Ж. произносит суфийскую молитву: «Господи, в зверином рыке, шелесте листвы, ропоте ручья, пении птиц, свисте ветра и раскатах грома вижу я свидетельство Твоей вездесущности; я ощущаю Твои всемогущество и всеведение, Твои высшее знание и высший суд.

Господи, я узнаю Тебя во всех испытаниях, которые Ты посылаешь. Да будет то, что хорошо для Тебя, хорошо и для меня. Дозволь мне радовать Тебя, как сын радует отца. Да будут мысли мои о Тебе покойны и неизменны даже тогда, когда мне трудно сказать, люблю ли я Тебя».

Обычно в этот момент я успеваю ощутить – всего на долю секунды, но этого достаточно – то Всемогущество, которым движутся Солнце, и Земля, и звезды. Однако сегодня у меня нет настроения общаться со Вселенной; гораздо сильнее моя потребность получить ответы на свои вопросы от человека, что стоит рядом со мной.

* * *

Он отнимает руки от ствола дуба, я следую его примеру. Он улыбается, и я улыбаюсь в ответ. В молчании мы неспешно возвращаемся в дом и все так же молча пьем на веранде кофе.

Я смотрю на огромное дерево посреди моего сада, с лентой вокруг ствола, которую я повязал после одного сна. Действие происходит в деревушке Сен-Мартен во французских Пиренеях, в доме, о покупке которого я успел пожалеть. Этот дом меня поработил, он требует постоянного моего присутствия: нуждается в ком-то, кто присматривал бы за ним, подпитывал своей энергией.

– Забавно. Я всю жизнь пытаюсь достичь своего предела, но все еще не преуспел. Моя вселенная непрерывно расширяется, и я даже приблизительно не представляю ее пределов, – усмехается Ж.

Он может себе позволить быть ироничным, но мне нужен сейчас совсем другой ответ.

– Зачем вы приехали? Чтобы в который раз попытаться убедить меня, что я заблуждаюсь? Говорите что хотите, словами ничего не поправить. Мне не по себе.

– Поэтому я и приехал. Я давно вижу, что с вами творится, но только теперь наступил подходящий момент, чтобы действовать. – Говоря это, Ж. вертит в руках взятую со стола грушу. – Прежде вы не были к тому готовы, а если бы наш разговор состоялся позже, плод уже начал бы гнить. – Ж. с наслаждением откусывает от спелой груши. – Чудесно! В самый раз.

– Меня изводят сомнения. Моя вера не крепка, – продолжаю я.

– Это хорошо. Сомнения побуждают нас двигаться вперед.

Ж., как всегда, говорит образно и убедительно, но сегодня его ответы меня не воодушевляют.

– Могу сказать, что вы чувствуете, – произносит Ж. – Вам кажется, что новые знания в вас не укоренились, а ваша способность проникать в незримый мир не оставляет следа в душе. И порой все это представляется вам не более чем фантазией, с помощью которой люди пытаются побороть страх смерти.

Но мои сомнения куда глубже: они касаются веры. По-настоящему я убежден лишь в одном: духовный мир существует, и он оказывает влияние на мир, в котором мы живем. Все остальное – священные тексты, молитвы, практики, ритуалы – кажется мне бессмыслицей, неспособной ни на что повлиять.

– А теперь я расскажу вам, что сам когда-то чувствовал, – говорит Ж. – В юности у меня кружилась голова от открывавшихся возможностей, и я был полон решимости воспользоваться каждой из них. Но когда я женился, мне пришлось выбрать единственный путь, чтобы обеспечить достойную жизнь любимой женщине и нашим детям. В сорок пять, когда я достиг всего, чего хотел, а дети выросли и выпорхнули из гнезда, мне стало казаться, что ничего нового в моей жизни уже не будет. Именно тогда начались мои духовные поиски. Будучи человеком ответственным, я взялся за дело со всей серьезностью. Я пережил периоды воодушевления и безверия, пока не достиг той стадии, в какой находитесь теперь вы.

– Послушайте, Ж., несмотря на все мои усилия, я не могу сказать, что стал ближе к Богу и к самому себе, – отвечаю я, и мои слова исполнены горечи.

– Это потому, что, как все на свете, вы полагали, что со временем непременно приблизитесь к Богу. Но время плохой наставник. Благодаря ему мы ощущаем лишь, как, старея, сильнее устаем.

Мне вдруг начинает казаться, будто на меня смотрит мой дуб. Ему больше четырехсот лет, а единственное, чему он за это время научился, – это оставаться на одном месте.

– Зачем нам понадобился этот ритуал вокруг дуба? Неужели он сделает нас лучше, чем мы были?

– Именно затем, что люди больше не совершают таких ритуалов, а еще затем, что, совершая кажущиеся абсурдными действия, вы получаете возможность глубже заглянуть в собственную душу, в самые древние недра естества, которые ближе всего к истоку всех вещей.

Это правда. Ответ на этот вопрос давно известен. Не стоило тратить на него наше время.

"Алеф" Борхеса - сборник рассказов популярного аргентинского писателя, написанный им в 1949 году. Он состоит из 17 новелл и послесловия. В этой статье мы расскажем об основных темах этих произведений, приведем краткое содержание некоторых из них, отзывы читателей.

О сборнике

В сборнике "Алеф" Борхеса больше мистики, чем основного сюжета, при этом не так много созерцательной эссеистики и отстраненности. Все новеллы, которые в нем содержатся, взаимосвязаны между собой, но в то же время остаются оригинальными.

Вот полный перечень новелл, входящих в сборник "Алеф":

"Бессмертный";
"Богословы";
"Мертвый";
"Биография Тадео Исидора Круса";
"История воина и пленницы";
"Эмма Цунц";
"Дом Астерия";
Deutsches Requiem;
"Вторая смерть";
"Заир";
"Поиски Аверроэса";
"Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте";
"Письмена Бога";
"Ожидание";
"Два царя и два их лабиринта";
"Алеф";
"Человек на пороге".

Стоит отметить, что все это время писатель оставался безработным, из библиотеки его уволили после установления диктатуры Перона. Всемирная слава к нему пришла примерно через год после публикации книги "Алеф". Сам автор признавался, что на создание произведений, вошедших в сборник, значительное влияние оказали Уэллс, Честертон, отдельные идеи его подруги Сесилии Инхеньерос.

Основные идеи

Анализ "Алефа" Борхеса позволяет выделить два основных лейтмотива, который проходят красной нитью практически через все новеллы.

Во-первых, это тема двойников. Сразу в нескольких новеллах два персонажа оказываются одним и тем же человеком или меняются местами друг с другом. В некоторых вариантах зеркально повторяются судьбы персонажей или протагонисты проходят одинаковый жизненный путь. События могут повторяться одно за другим, создавая классический эффект дежа вю. В одном из рассказов можно даже встретить фразу о том, что для Бога орел и решка совершенно неотличимы.

Двойники встречаются практически в каждой новелле. В некоторых случаях предметы и люди начинают сливаться в единое целое.

Все это служит определенным переходом к следующему основному лейтмотиву всего его творчества. Это непосредственно Алеф. Некий предмет, слово или точка в пространстве (в зависимости от конкретной истории). Он способен вместить в себя всю Вселенную, а также все, что только в ней можно встретить. В финальной новелле Борхес определяет Алеф как некую точку, в которой сходятся все остальные точки.

Развитие этой идеи можно встретить и в новелле "Заир". В ней встречается мотив переосмысления, когда один предмет занимает все мысли человека, вытесняя собой весь окружающий мир. По сути, это тот же Алеф, но уже с другой, противоположной стороны. Читатели книги "Алеф" отмечали, что многим это показалось намеренным замыканием кольца бесконечности, способной поглотить все предметы.

Помимо этого, в сборнике новелл развиваются другие классические мотивы творчества Борхеса, встречающиеся в других его книгах. Это три версии предательства Иуды, представление о мире как о тексте, зеркала.

В качестве примера расскажем сюжет одного из самых ярких рассказов этого сборника, который называется "Бессмертный". Некоторые критики считают, что это произведение стало кульминацией всего творчества писателя. Новелла состоит из цитаты, введения и пяти глав.

Рассказ начинается с цитаты Бэкона о том, что на земле уже не встретить ничего нового.

Сама история представляет собой повествование римского солдата, жившего во времена господства императора Диоклетиана. Глубокой ночью в Фивах незнакомец совершает преступление, а после ищет убежище в лагере. Он встречает солдата Руфуса, признается ему перед самой смертью, что существует река, воды которой даруют бессмертие. Река расположена рядом с местом, прозванным городом Бессмертных. С тех пор Руфус наполнен решимостью отыскать это место.

Он отправляется в Африку с помощниками. В пути они изнывают от жары и тяжелых условий, которые сопровождают эту экспедицию. Часть солдат сбегает, остальные планируют убить Руфуса. Ему приходится скрыться и в одиночку пробираться по пустыни.

Ему удается отыскать город Бессмертных, который он видит на некотором расстоянии. Когда добирается до него, то выясняет, что сам город представляет собой запутанный лабиринт с тупиковыми проходами. Повсюду множество хаотических архитектурных строений и лестниц. Руфуса пугает этот город, из которого оказывается не так просто выбраться.

Он пьет из реки, на века оставаясь жить с бессмертными. Все это время он погружен в мысли о том, как понять существование этой реки.

"Алеф"

Позже в этой истории он пытается приобрести дом Данери ради расширения своего бизнеса. Но продавец в ярости заявляет рассказчику, что обязан поддерживать его в порядке, чтобы окончить стихотворение. Главный герой, хоть и считает Данери безумцем, соглашается пойти на уступки. Он спускается в подвал, где, как ему обещает хозяин, сможет встретить Алефа.

Биография

Борхес родился в аргентинской столице в 1899 году. Первоначальное образование получил в Швейцарии, после чего некоторое время жил в Испании. В этой стране он стал представителем ультраизма. Это поэтическое движение, которое развилось после Первой Мировой войны на фоне упадка модернизма.

Основными особенностями этого направления было использование наглых метафор и смелых образов в стремлении создать чистую поэзию, которая была бы отделена от настоящего и прошлого.

Это же течение Борхес привнес и в Аргентину. При этом в собственном творчестве он достаточно быстро отдалился от принципов ультраизма. На протяжении своей жизни был основателем трех авангардистских журналов, преподавал английский язык в университете Буэнос-Айреса, руководил Национальной библиотекой в Аргентине.

Особенности творчества

Хорхе Луис Борхес - один из самых известных аргентинских писателей. Он считается основоположником новой латиноамериканской литературы. Его творчество насквозь метафизично, оно сочетает в себе поэтические и фантазийные подходы.

Поиски истины он при этом считает бесперспективными, о чем в очередной раз заявляет в сборнике "Алеф". Борхес делает основными темами своей литературы противоречивость времени, мира, а также одиночество и смерть. Для его художественного языка свойственны смешение приемов массовой и высокой культуры, сочетание современной ему аргентинской культуры с метафизическими универсалиями.

Мистификации

Прозаические фантазии Хорхе Луиса Борхеса часто принимают форму детективных или приключенческих историй. Под ними он маскирует глубокие рассуждения о серьезных научных и философских проблемах. Уже в своих первых произведениях выгодно отличается знанием иностранных языков и эрудицией. Творчеству писателя присуща игра на грани вымысла и реальности, часто он прибегает к приему мистификации.

Наряду с Марселем Прустом считается одним из первых писателей XX века, который обратился к теме человеческой памяти.

Хорхе Луис Борхес

Эстеле Канто

О God, I could be bounded in a nutshel and count myself a King of infinite space

Гамлет, II, 2

Левиафан IV, 46

В то знойное февральское утро, когда умерла Беатрис Витербо после величавой агонии, ни на миг не унизившейся до сентиментальности или страха, я заметил, что на металлических рекламных щитах на площади Конституции появилась новая реклама легких сигарет; мне стало грустно, я понял, что неугомонный, обширный мир уже отделился от нее и что эта перемена лишь первая в бесконечном ряду. Мир будет изменяться, но я не изменюсь, подумают я с меланхолическим тщеславием; я знаю, что моя тщетная преданность порой ее раздражала; теперь, когда она мертва, я могу посвятить себя ее памяти без надежды, но и без унижения. Я вспомнил, что тридцатого апреля день ее рождения; посетить в этот день дом на улице Гарая, чтобы приветствовать ее отца и Карлоса Архентино Данери, ее кузена, будет вежливо, благовоспитанно и, пожалуй, необходимо. Опять я буду ждать в полутьме маленькой заставленной гостиной, опять буду изучать подробности многочисленных ее фотографий. Беатрис Витербо в профиль, цветное фото, Беатрис в маске, на карнавале в 1921 году, Беатрис в день первого причастия, Беатрис в день ее свадьбы с Роберто Александри; Беатрис вскоре после развода, на завтраке в конном клубе; Беатрис в Кильмесе с Делией Сан-Марко Порсель и Карлосом Архентино; Беатрис с пекинесом, подаренным ей Вильегасом Аэдо; Беатрис анфас и в три четверти, улыбающаяся, подпирающая рукою подбородок... Мне уже не придется, как в прежние времена, в оправдание своего присутствия преподносить недорогие книги - книги, страницы которых я в конце концов догадался заранее разрезывать, чтобы много месяцев спустя не убеждаться, что никто их не касался.

Беатрис Витербо умерла в 1929 году, и с тех пор я ни разу не пропускал тридцатое апреля, неизменно навещая ее родных. Приходил обычно в четверть восьмого и сидел минут двадцать пять; с каждым годом я являлся чуть позже и засиживался подольше; в 1933 году мне помог ливень - меня пригласили к столу. Я, естественно, не пренебрег этим прецедентом - в 1934 году явился уже после восьми с тортом из Санта-Фе и, само собой, остался ужинать. Так, в эти наполненные меланхолией и тщетным любовным томлением дни годовщин я постепенно выслушивал все более доверительные признания Карлоса Архентино Данери.

Беатрис была высокого роста, хрупкая, чуть-чуть сутулящаяся: в ее походке (если тут уместен оксиморон) была какая-то грациозная неуклюжесть, источник очарования. Карлос Архентино - румяный, тучный, седеющий господин с тонкими чертами лица. Он занимает маленькую должность в захудалой библиотеке на южной окраине города; характер у него властный, но в то же время не деятельный - до самого недавнего времени он вечерами и в праздники был рад не выходить из дому. Пройдя через два поколения, у него сохранились итальянское "с" и чрезмерная итальянская жестикуляция. Ум его находится в постоянном возбуждении, страстном, подвижном и совершенно бестолковом. Вас засыпают никчемными аналогиями и праздными сомнениями. У него (как у Беатрис) красивые, крупные руки с тонкими пальцами. Несколько месяцев он был одержим поэзией Поля Фора - не столько из-за его баллад, сколько из-за идеи о незапятнанной славе. "Он - король французских поэтов, - напыщенно повторял Карлос Архентино. - И не думай его критиковать, самая ядовитая из твоих стрел его даже не заденет".

Я так и вижу его, - говорил он с не вполне понятной горячностью, - в его кабинете в этой, я сказал бы, сторожевой башне города, в окружении телефонов, телеграфных аппаратов, фонографов, радиотелефонов, киноаппаратов, проектов, словарей, расписаний, проспектов, бюллетеней...

И он заявил, что человеку, всем этим оснащенному, незачем путешествовать, - наш XX век, дескать, перевернул притчу о Магомете и горе, ныне все горы сами сходятся к современному Магомету.

Эта строфа интересна во многих смыслах, - изрек он. - Первый стих должен снискать одобрение профессора, академика, эллиниста - пусть и не скороспелых эрудитов, составляющих, правда, изрядную часть общества; второй - это переход от Гомера к Гесиоду (на фронтоне воздвигаемого здания воздается между строк дань отцу дидактической поэзии), не без попытки обновить прием, ведущий свою генеалогию от Писания - сиречь перечисление, накопление или нагромождение; третий стих - идет он от барокко, декаданса или от чистого и беззаветного культа формы - состоит из двух полустиший-близнецов; четвертый, откровенно двуязычный, обеспечит мне безусловную поддержку всех, кто чувствует непринужденную игру шуточного слога. Уж не буду говорить о рифмах и о кругозоре, который позволил мне - причем без педантства! - собрать в четырех стихах три ученые аллюзии, охватывающие тридцать веков, насыщенных литературой: первая аллюзия на "Одиссею", вторая на "Труды и дни", третья на бессмертную безделку, которою мы обязаны досугам славного савояра... И кому же, как не мне, знать, что современное искусство нуждается в бальзаме смеха, в scherzo. Решительно, тут слово имеет Гольдони!

Только раз в жизни мне довелось видеть пятнадцать тысяч одиннадцатисложных стихов "Полиольбиона", топографической эпопеи, в которой Майкл Дрейтон представил фауну, флору, гидрографию, орографию, военную и монастырскую историю Англии; я убежден, что это творение, грандиозное, но все же имеющее границы, менее скучно, чем беспредельный родственный замысел Карлоса Архентино. Этот собирался объять стихами весь шар земной: в 1941 году он уже управился с несколькими гектарами штата Квинсленд, более чем с километром течения Оби, с газгольдером севернее Веракруса, с главными торговыми домами в приходе Консепсьон, с загородным домом Марианы Камбасерес де Альвеар на улице Одиннадцатого Сентября в Бельграно, с турецкими банями вблизи одного пляжа в Брайтоне. Он прочитал мне несколько трудоемких пассажей из австралийской зоны поэмы - в этих длинных, бесформенных александрийских стихах не было даже относительной живости вступления. Привожу одну строфу: "Так знайте: от столба рутинного правей (Он кажет путь тебе, коль путник ты не местный) Скучает там костяк. - А цвет? - Бело-небесный. - И вот загон овец - что твой погост, ей-ей!"

Алеф хорхе луис борхес краткое содержание. "Алеф" Хорхе Борхес. Николай Никулин. О лабиринтах рукотворных и нерукотворных

сводка графика

Фон

О сборнике

Основные идеи

"Алеф"

Биография

Популярность

Особенности творчества

Мистификации